11. В рубрике «Из польской фантастики» размещены два рассказа и блок литературных миниатюр.
11.1 Рассказ “Podworzec/Двор” написал Вит Шостак/Wit Szostak (стр. 41—51). Иллюстрации ТОМАША ВИТАСА/Tomasz Witas.
«Вит Шостак пишет умную, небанальную, высокоэрудированную фэнтези; однако он ищет свой путь и в других литературных регионах, например, как в публикуемом здесь «Дворе» — в horror-е» (Мацей Паровский)
И это пятая публикация писателя в нашем журнале (предыдущие см. «Nowa Fantastyka» №№ 9/1999, 2/2000, 12/2000, 2/2005).
Рассказ номинировался на получение премии им. Януша Зайделя и был перепечатан в 2009 году в антологии “Nagroda im. Janusza A. Zajdla 2009/Премия им. Януша А. Зайделя 2009”. На другие языки рассказ не переводился.
Заглянуть в карточку рассказа можно ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ
11.2. Следующий рассказ – это “Socpunk/Соцпанк”, а написал его Войцех Орлиньский/Wojciech Orliński (стр. 52-58). Иллюстрация МАРЕКА ТОМАСИКА/Marek Tomasik.
«Публикуемый рассказ – продолжение попыток Войтека сочинять польскую фантастику в ее леваческом отклонении, а мы этот текст печатаем потому, что безопаснее иметь таких <авторов> под рукой и под приглядом» (Мацей Паровский).
Позже рассказ нигде не перепечатывался и на другие языки не переводился. В карточку рассказа можно заглянуть ЗДЕСЬ, а вот биобиблиографии его автора на сайте ФАНТЛАБ нет. Что касается нашего журнала — у писателя это уже четвертая публикация художественного произведения (первые три см. “Nowa Fantastyka” № 11/1991, 1/1999, 4/2007). В “Nowa Fantastyka” #12/2005 была опубликована также интересная статья «Фантастические 75 лет». Кое-что о писателе можно узнать, пройдя в этом блоге по тэгу «Орлиньский В.»
11.3. В блок литературных миниатюр входят небольшие рассказы («шорты») «Dziewczynka z zapałkami/Девочка со спичками»Кшиштофа Мацеевского, «Grotołazy/Спелеологи»Марека Лукасевича/Marek Łukasiewicz, «Implant/Имплант»Бартека Свидерского/Bartek Świderski, «Pan Piterek/Пан Питерек» и «Klekot Antoni/Клекот Антоний»Филипа Хаки/Filip Haka (стр. 59—64). Иллюстрации ТОМАША НЕВЯДОМСКОГО/Tomasz Niewiadomski.
13. В рубрике «Книжные рецензии» среди прочих публикуется рецензия Мацея Паровского/Maciej Parowski “Pajac! Pupil!! Ojcobójca!!!/Клоун! Питомец (любимец, баловень, воспитанник)!! Отцеборец!!!”, которую стоит привести полностью:
КЛОУН! ПИТОМЕЦ!! ОТЦЕБОРЕЦ!!!
(Pajac! Pupil!! Ojcobójca!!!)
Миновал едва лишь год с тех пор, как ушел Станислав Лем, а мы уже имеем три теоретически новые и наверняка оригинальные книги, посвященные его трудам и личности. Роберт Стиллер – переводчик, составитель антологий, эссеист, литературный авантюрист (и в хорошем, и в плохом значении этого слова) вырвался вперед – за пару месяцев до круглой даты.
Вот аккурат это трудным не было. Все книги – Стиллера, Орлиньского, Орамуса – существовали интеллектуально, а в значительной мере и физически, уже гораздо ранее. Свои литературные труды Лем завершил добрых несколько лет назад, а возраст его эссеистских книг (“Dialogi”, “Summa technologii”, “Filozofia przypadku”, “Fantastyka I futurologia”) исчисляется десятками лет. В последнее время великий мастер польской и мировой научной фантастики давал интервью и писал научно-популярные статьи. Идейные битвы, в которых схлестнулись с ЛемомСтиллер и Орамус и благородная информационная кампания Орлиньского разыгрываются на хорошо очерченном поле.
Каждый из этих господ был лично знаком с Лемом и пользуется этим знакомством. Наиболее симпатично и скромно ведет себя Орлиньский. Орамус рисует критический и злобный портрет Лема, но также не скрывает, что, случалось, выводил Мастера из себя.
Стиллер демонстрирует бесстыдное кокетство, превращая свою тонкую книжку в один большой монолог (с вписанным в текст кротким поддакиванием Лема!), в котором он объясняет чуть более старшему него Сташеку, в чем кроются его недостатки. Он рассказывает Лему, как неважно складываются его взаимоотношения с издателями, иллюстраторами, переводчиками (это последнее представляет собой особенный интерес), как будто Лем сам этого не знает. Он неустанно напоминает ему о своих, Стиллера, заслугах и намечает ему интересные пути развития.
“Lemie! po co umarles?/Лем! зачем ты умер?” – это такая же курьезная книга, как и ее название. Курьезная, но не идиотская. Когда Стиллер подсчитывает огрехи автора «Соляриса» в космонавтике и психологии в его произведениях, когда упрекает его в отсутствии слуха по отношению к эротике и… метафизике, когда направляет Лема на путь писательства, сближающий его с Кестлером, Оруэллом, Рэнд… то его мегаломанская фраза становится менее несносной. Столь же интересной вырисовывается попытка реконструкции лемовских целей в идейных битвах (политика, Интернет, военное дело, демографический взрыв, безумные версии теоретиков и идеологов). Привлекают внимание и замечания о совместном еврейском происхождении. Хороши атаки на великороссов и провоцирующая полемика с размазанной польскостью.
“Co to sa sępulki?/Что еще за сепульки?” на этом фоне образец такта и хорошо вылепленная информационная пилюля, сотворенная начитанным и все еще влюбленным в Лема критиком. Орлиньский, что можно было увидеть в интервью, данном корреспонденту газеты “Gazeta Wyborcza”, несмотря на несовпадение отдельных мнений, понравился Лему, но не злоупотребляет этим.
Его произведение, стилизованное под шутливый лексикон, более значительная книга, чем мне показалось, когда я ознакомился с ее фрагментами в журнале “Duży Format”. В книге нет интервью, в ней содержатся компетентные статейки, повествующие об избранных книгах Мастера, особах, явлениях, есть несколько закулисных вкусностей (хотя бы о ненавистном ПНР-овском министре Вильхельме, портретированном в романе «Глас Божий»). Орлиньский не ведет с Лемом духовной войны и не становится на сторону его противников. Он делится с читателями знаниями и восхищением, указывает на интересные закономерности в произведениях Лема (например, на его очарованность военным снаряжением).
Однако даже Орлиньский замечает и фиксирует вписанные в творчество Лема (и его личность) парадоксы. «Лем многократно метал громы и молнии, протестуя против развития литературы типа pulp fiction, хотя сам из нее произошел» — это не голословное утверждение, потому что он пишет это после подробного описания мало известных газетных первых литературных опытов Мастера.
У Орамуса были все возможные задатки для того, чтобы стать первым лемологом еще в ПНР. Он писал письма Мастеру в свои студенческие годы, а как писатель и критик посещал дом Лема с пивом и колбасой, взял у Мастера несколько интервью. И Лем также, проезжая как-то через Мысленице, решил наведаться к Орамусу. Однако им неизменно что-то мешало – если не случайность, то разница в характерах. В Орамусе было слишком мало от последователя и слишком много от насмешника, имеющего фундаментальные проблемы с самой идеей авторитета.
Все это есть в книге “Bogowie Lema/Боги Лема”. Орамус оказался для Лема критиком столь же пытливым, как и Орлиньский, но беспощадным до соскальзывания на грань бестактности. Когда Орамус издевается над феминистскими прочтениями романа «Солярис», когда в ходе интервью он объединяется с Лемом в экологической и гуманистической заботах, это выглядит вполне приличным. Но когда Орамус в разговоре с переводчиками, литературными агентами клепает каталог плохих черт характера Мастера, то он этим скверным образом грешит против писательской солидарности. Дайте мне пять минут, и я найду и издателей, и агентов, и редакторов, которые вполне чистосердечно накатят на Орамуса гораздо более тяжелые бочки.
Однако не в этом суть сей интересной с другой стороны психодрамы. Орамус разыгрывает здесь фарс не только от своего имени, но и от имени значительной части своего поколения. По сути он не воюет с Лемом, но высвобождается из-под влияния великой подавляющей личности, которая сформировала ему фантастический, литературный и интеллектуальный мир, лишь позднее надстраивавшийся в противовес Лему. Орамуса меньше волнует то, что Лем – атеист, закоренелый материалист, что он совершал разнообразные ошибки и что он не понимает современных средств массовой коммуникации и передачи информации. Он совершает в отношении Лема ритуальное отцеубийство и с облегчением отряхивает с себя все с этим связанное, потому что он мог бы стать таким же как Лем, но, к счастью, не стал. Это не зависть, это разрыв. Отбрасывание.
Каждый из авторов вписал в свою книгу – намеренно или ненамеренно – автопортрет. Стиллер – нарцисс и неисправимый “besserwisser”, который даже Лема стремится поправить. Орлиньский, напротив, невозмутимый проводник по буйным садам поп-культуры, одобряющий даже те лемовские произведения, которые сам Мастер не любил. Орамус священнодействует, демонстрируя позицию пытливого мизантропа и насмешника.
На уровне фраз наши зоилы раскрываются следующим образом. «Твоя огромная и неустанно увеличивающаяся начитанность в современной научной литературе и подкрепленное ею критическое отдаление незаменимы» (Стиллер). «В 60-х годах Лем с иронией поглядывал на рождавшуюся в среде интеллигенции демократическую оппозицию» (Орлиньский). «Наверное каждый любит пошутить, но когда шутят над ним, мгновенно утрачивает чувство юмора» (Орамус).Только ли Лема вы, панове, имели в виду?
Robert Stiller“Lemie! po co umarłes?” “Vis-a-vis Etuda”, 2006.
Wojciech Orliński“Lemologia. Co to sa sepulki? Wszystko o Lemie”. “Znak”, 2006.
Marek Oramus“Bogowie Lema”. “Wydawnictwo Kurpisz”, 2007.
13. В рубрике «Из польской фантастики» напечатаны два рассказа и четыре миниатюры.
13.1. Рассказ ”Odwet/Возмездие” написал Давид Юрашек/Dawid Juraszek (стр. 43 – 53). Иллюстрации АРТУРА СИТНИКА/Artur Sitnik.
Бакалавр Цзяо Лун распутывает сложную мистико-криминальную историю, преодолевая сопротивление начальника, судьи Чжу, с которым он успел поссориться из-за прекрасной куртизанки по имени Синий Лотос.
И это второе появление писателя в нашем журнале (первое см. “Nowa Fantastyka” 11/2006) и второй рассказ о приключениях бакалавра Цзяо Луна.
Позже рассказ (во всяком случае в формате рассказа) не перепечатывался, на другие языки (в том числе и на русский) не переводился.
Карточки рассказа на сайте ФАНТЛАБ нет. Об авторе рассказа сайт ничего не знает, но любопытный читатель может кое-что о нем узнать, пройдя в этом блоге по тэгу «Юрашек Д.»
13.2. Следующий рассказ, напечатанный в рубрике – это “Wszystkie szajby świata/Все дурости мира”, а написал его Войцех Орлиньский/Wojciech Orliński (стр. 54-58). Иллюстрации ДЖИНА БАРОНА/Jin Baron.
И это, надо сказать, весьма даже весомый вклад в теорию мирового заговора.
Позже рассказ нигде не перепечатывался и на другие языки не переводился. В карточку рассказа можно заглянуть ЗДЕСЬ, а вот биобиблиографии его автора на сайте ФАНТЛАБ нет. Что касается нашего журнала — у писателя это уже третья публикация художественного произведения (первые две см. “Nowa Fantastyka” № 11/1991, 11/1999). В “Nowa Fantastyka” была опубликована также интересная статья «Фантастические 75 лет». Кое-что о писателе можно узнать, пройдя в этом блоге по тэгу «Орлиньский В.»
13.3. В журнале опубликован небольшой блок литературных миниатюр. Первый рассказ “Spanienkreuz” – написал Анджей Сапковский/Andrzej Sapkowski.
Позже он был перепечатан в авторском сборнике писателя “Maladie I inne opowiadania” (2012). Этот рассказ перевел на русский язык под названием «Испанский крест» В. ПУЗИЙ (В. АРЕНЕВ) – см. журнал “Мир фантастики” № 7/2011 и ант. «Мир волков» (2015).
Почитать о писателе можно ЗДЕСЬ А заглянуть в карточку рассказа можно ТУТ (кстати, эта публикация рассказа в ней не обозначена).
В блок входят также короткие рассказы, написанные Валентием Филипенкой/Walenty Filipenka и Шимоном Вонтореком/Szymon Wątorek (стр. 59–64).
Крах коммунизма оказал очень глубокое влияние на НФ также на Западе. И по ту сторону железного занавеса после 1989 года начались открываться архивы и раскрываться разные секреты, что вызвало гораздо больший шок, чем у нас (поскольку мы, в конце концов, не имели причин верить властям). В результате родилась новейшая разновидность НФ, параноидальная фантастика, в которой авторы руководствуются уже не научными гипотезами или религиозными чувствами, а попросту глубоким недоверием.
Характерным примером является телевизионный сериал «Секретные материалы» (1993—2002). Он начинался как традиционная история об агентах ФБР, преследующих «НЛО-навтов», но быстро превратился в историю о заговорщиках из истеблишмента, для которых эти самые «НЛО-навты» — нечто мало существенное и, кто знает, даже реальное ли средство для достижения цели (коей является, разумеется, глобальное доминирование).
Следует подчеркнуть, что научная фантастика развивается многими путями. Все еще хватает места для «твердой НФ», выводящейся непосредственно из той литературы, которая продвигалась Хьюго Гернсбеком в журнале “Amazing” – примером чего служат хотя бы популярный телесериал «Вавилон 5»,
а также романы Бена Бовы
и Кима Стенли Робинсона.
Чтобы показать, какое большое значение все еще имеет НФ с религиозной тематикой, достаточно назвать одно имя: Орсон Скотт Кард.
Хотя киберпанку предсказывали исчезновение с повсеместным распространением компьютерных сетей, он оказался совершенно независимым от этого процесса, примером чего является с одной стороны знаменитый фильм «Матрица»,
с другой такие разновидности киберпанка как стимпанк (steampunk)
или сандалпанк (sandalpunk) – то есть киберпанк без компьютеров, с действием, перенесенным в викторианские или и вовсе античные (а то и более древние) времена.
Семьдесят лет тому назад НФ явственно отличалась от других жанров популярной литературы. Сегодня НФ – это сложное явление, пронизывающее всю массовую культуру, а последним отличительным признаком остается разве что официальный профиль издательства.
Характерной чертой творчества писателей этого круга является отсутствия мистики или sacrum-а. Религии в мирах будущего либо нет, либо она трактуется как нечто враждебное, некое препятствие на пути развития (например, в романе “Чужак в чужой стране”Роберта Хайнлайна).
Если примем, что человек благодаря своему разуму может стать вровень с Богом, свободно творить новые миры или создавать новых разумных существ, то в лучшем случае Бог для него «излишняя гипотеза», а в наихудшем – конкурент.
Чтобы посмеяться над таким подходом, вовсе не нужно быть верующим человеком – с нынешней точки зрения разведение и выращивание «сверхчеловеков» среди стен из голого бетона и в окружении пластмассовой мебелью кажется нам не раем, но смесью худших преисподней ХХ века.
Мы также знаем сегодня, что фантасты круга Кемпбелла, отрекшись от Бога, попали в странное сектантство – из этого круга происходил изобретатель сайентологии Рон Хаббард, чьи первые публицистические тексты печатались именно на страницах журнала “Astounding”.
Близкие идеям сайентологии обещания «конечной науки», высвобождающей в человеке божественный потенциал, находятся также в прозе Ван Вогта
или Хайнлайна.
Программный атеизм НФ способствовал более охотному приему этого элемента западной популярной культуры коммунистическим лагерем. Начиная с «Эдема»Станислава Лема 1958 года, мотив «царства разума» использовали, однако, извращенным образом, показывая «рационально» устроенные миры неудачных общественно-социальных экспериментов.
Так возник локальный вариант НФ, называвшийся временами «социологической фантастикой» — с успехом развивавшийся в Польше, например Янушем Зайделем.
В СССР этим жанром мастерски владели братья Стругацкие, и их традиция жива там до сих пор.
Однако в 1940-50-х годах среди американских писателей НФ были авторы, выламывавшиеся из схемы, лелеемой “Astounding”-ом – здесь стоит назвать хотя бы великих пессимистов американской фантастики: Сирила Корнблата
и Рэя Бредбери
– по правде говоря, их грехи искупил только Филип Дик, великий пророк-мученик НФ.
В своем лучшем «реалистическом» романе “Confessions of a Crap Artist” 1959 года Дик нарисовал портрет страстного читателя научно-фантастических, научно-популярных и псевдонаучных журналов, верующего во все описывавшиеся в них безумные теории пустотелой Земли или прилета зеленых человечков.
В какой-то степени это был иронический автопортрет. Дик действительно воспитывался на таких журналах, и его знания о науке были весьма поверхностными (что видно, например, в «Солнечной лотерее»).
Дик, однако, значительно лучше прочих понимал, что человек так всегда и будет оставаться той самой обезьяной с современными игрушками в лапе. Даже если кольты заменятся бластерами, фундаментальные проблемы, касающиеся себя самого, других людей, связанные с собственными ощущениями и стремлениями, останутся теми же самыми.
Дик не был одиноким – в 1950-60-х годах и другие авторы открывали для НФ духовную тематику. Кроме произведений Дика следует прежде всего назвать «Кантату для Лейбовича»Уолтера Миллера-мл. 1955 года,
«Хайанский цикл»Урсулы Ле Гуин, открывавшийся рассказом «Ожерелье Семли» 1963 года,
и, разумеется, «Дюну»Фрэнка Герберта, опубликованную также в 1963 году.
Эта тематика играла, однако, лишь маргинальную роль в восточноевропейской фантастике – герои Лема могут самое большее дружески побеседовать с каким-либо монахом, но сами очевидно неверующие и живут в полностью секуляризованных мирах. Это упущение мы начнем исправлять в ускоренном темпе лишь в 1980-х годах (когда появились первые польские издания «Дюны» или «Кантаты»).
Новое приходит из Академии
Следующий перелом в истории научной фантастики связан с именем человека, не связанного с околожанровым сообществом – Джона Барта, профессора литературы из Государственного университета Нью-Йорка. Барт написал влиятельное эссе о «литературе истощения», в котором провозгласил исчерпание традиции реалистического романа.
Это эссе сочли первым манифестом постмодернизма, хотя уже и до его издания появлялись книги, написанные в том же духе – где смешивались разные жанры, использовались приемы метаповествования (например, в качестве героя преподносился писатель, пишущий о писателе), высмеивались традиции написания романа с Тезой.
Научная фантастика 1930-х годов, культивировавшая «современность», казалось бы, была не в состоянии согласиться с постмодернизмом, ставившим под сомнение рациональный прогресс. Однако уже в начале 1980-х годов появился первый поджанр НФ, сознательно инспирированный постмодернизмом – киберпанк – сочетание попкультуры с академической идеей оказалось плодотворным и живительным.
Научная фантастика оказалась весьма пригодной для смешивания с другими жанрами (например, с детективом в стиле noir). Кроме того, она предоставила тем, кто в этом нуждался, прекрасный инструмент для критики той самой идеологии, которую провозгласили полустолетием ранее такие журналы, как “Amazing” или “Astounding”. Герой «Нейроманта»Уильяма Гибсона – канонического произведения киберпанка – жил, окруженный изобретениями, которые предвещали в своем оптимистическом видении будущего классики, но имел много чего сказать о том, представляет ли собой «мир, сотворенный человеком» действительно рай.
облако тэгов
